Мы росли самыми обычными советскими детьми: октябрятские значки, сбор макулатуры, девочек обижать – плохо, помогать друзьям – хорошо. И, конечно, на фоне всегда шла гордость за великую страну. Наш космос, родная армия всех сильнее, красные полотнища, кумачовым застилающие зал над всеми тремя нашими же призовыми местами в фигурном катании. Советские самолёты в Афганистане сбрасывают осколочный «рис» и возят фугасные «грузы» бедным крестьянам. И родная Коммунистическая партия, которая бдит и направляет.
Все завидуют нашему образу жизни и хотят в СССР. Добрый дедушка Ленин хитро улыбается с плаката в классе. Утренняя булочка, манная каша, желтеющая озерцами масла, какао с пенкой в тот нелёгкий час, когда дети рабочих в США недоедают, а в Африке эксплуататоры и вовсе заставляют внуков дяди Тома голодать. Но скоро мы полетим на Марс, сделаем по всей земле коммунизм и настанет полный миру мир.
Даже тогда, маленькими, многие понимали, что где-то здесь порылась собака. Тем более, что мы хорошо слышали, о чём родители шепчутся на кухнях, наблюдали, как в длинных машинах разъезжают адепты равенства, и видели очереди, в которых наши родители стояли, чтобы купить гречки и пачку масла. И почти всё, что мы делали, было неосознанным внутренним протестом против этой лжи и придуманного ненастоящего мира. Нужно собираться в комнате вожатой и учиться дуть в горн? А хрен вам, мы пойдём капсулять машины и кататься на кульках. Спортивные кружки и ГТО? Айда в подвал заниматься карате и таскать самодельное железо, вот тебе плакат Арни. Моральный облик пионера? Несите вино с чернильным цветом и сушите траву за батареей. Мы тогда мало что понимали, но спинным мозгом чувствовали, как новый мир ломал старый, который уже не хотел ехать умирать на Кубу и в Афганистан за торжество идей равенства, а жаждал видеомагнитофонов, «Фанты» и косить бабки.
Могло выжить что-то одно – или лубочный совок, в который не верили даже сами идеологи, а Высоцкий с Гагариным смело разъезжали в иномарках; или рождающийся новый мир безграничных возможностей и равных правил. Тогда умирала империя, рождалась Украина и новые республики, часть СССР скатилась в бесконечные гражданские войны, часть – ушла в НАТО и ЕС, ещё часть – осталась в вечной орбите России. И тогда я впервые услышал слово «русофобия». Мол, это психический феномен, почти как боязнь закрытых пространств – иррациональная ненависть к нации и «ко всему русскому». Необъяснимые страхи и неприязнь – почти как смотреть на мучных червей, копошащихся в твоих запасах. Фашизм и ксенофобия, вот это всё.
